ИСКУССТВО АГРЕССИВНОЙ ТОРГОВЛИ. ПОЛ ТЮДОР ДЖОНС

Представляем вам интервью с известным трейдером Полом Тюдором Джонсом из книги Джека Швагера ‘Биржевые маги’.

 

Когда вы впервые заинтересовались торговлей?

В колледже я прочитал статью о Ричарде Деннисе, которая произвела на меня большое впечатление. Мне показалось, что у него самая замечательная работа в мире. У меня уже было некоторое представление о торговле, потому что мой дядя Билли Дюнавант был весьма преуспевающим хлопковым трейде­ром. В 1976 году, после окончания колледжа, я попросил его помочь мне стать трейдером. Дядя направил меня к знаменитому хлопковому трейдеру Эли Тал-лису, который жил в Новом Орлеане. «Эли — лучший из всех известных мне трейдеров», — пояснил дядя. Я съездил к Эли, и он предложил мне поработать на площадке Нью-Йоркской хлопковой биржи.

Почему вы стали работать у Эли, а не у собственного дяди?

Дядя занимался в основном наличной торговлей хлопком. Я же хотел сра­зу стать трейдером.

Как долго вы работали на этой биржевой площадке? И чем конк­ретно занимались?

На площадке я работал клерком — с этого начинают все. Но попутно я много анализировал, наблюдая за рынком и пытаясь определить, что им дви­жет. Я проработал в Нью-Йорке около полугода, а затем вернулся в Новый Орлеан и начал работать у Эли.

От Эли вы многое узнали о торговле?

Безусловно. Работа с ним стала для меня великолепной практикой. Эли торговал позициями размером в 3000 контрактов, когда открытый интерес на всем этом рынке был лишь 30000. По объему торговли он превосходил любо­го внебиржевого трейдера. Вот на кого и впрямь стоило посмотреть!

Он торговал фьючерсами против наличного рынка или просто спе­кулировал?

Только спекулировал. Что удивительно: он имел собственного биржевого брокера, и поэтому все точно знали его позиции. Его было легко вычислить. «Ну и плевать! Я их и в открытую обыграю!» — говаривал он.

То есть все знали, что у него на руках?

Именно.

Но ему это, очевидно, не вредило?

Ничуть.

Разве это не исключение? А вы стараетесь скрывать свои позиции?

Пытаюсь. Но на самом деле те, кто проработал на площадке по пять-десять лет, знают мои позиции. Когда я торгую, все об этом знают. Я твердо усвоил у Эли одно: в конце концов рынок двинется туда, куда он намеревал­ся пойти.

Значит, по-вашему, скрывать свои позиции не так уж важно?

По-моему, важно пытаться. Раньше, например, расшифровать мои прика­зы было особенно просто, потому что я торговал количеством контрактов, кратным 300. Теперь я разбиваю приказ на части: одному брокеру могу отдать приказ на 116 контрактов, а другому — на 184. У меня на каждой площадке есть не меньше четырех брокеров.

Чему еще вы научились у Таллиса?

Таллис был очень крутым — другого такого я не встречал. Он внушил мне, что в торговле очень высока конкуренция и нужно уметь терпеть, когда полу­чаешь подзатыльники. Что бы ты ни делал, избежать огромных эмоциональ­ных взлетов и падений нельзя.

Это напоминает общие рекомендации по воспитанию характера. Нет ли каких-то особенностей применительно к торговле?

Таллис научил меня работать с объемами. Когда торгуешь по-крупному, нужно выходить из рынка, пока он отпускает, а не когда захочешь. Если нуж­но открыть или закрыть крупную позицию, то нельзя ждать, пока рынок дос­тигнет нового максимума или минимума: ведь если это будет точкой разворота, то объем торгов может оказаться очень низким.

Торгуя на площадке, я усвоил одно: если предыдущий максимум был, на­пример, 56,80, то на уровне 56,85 наверняка будет масса стоп-приказов на по­купку. При цене спроса 70 и цене предложения 75 у всего биржевого круга появляется законный интерес покупать, поднимая цены, и выбить эти стоп-приказы, ликвидируя по ним свои позиции. В биржевом круге это самая обыч­ная тактика. Работая вне площадки, я сочетаю эту тактику с тем, чему научился у Эли. Если в такой ситуации мне надо закрыть длинную позицию, то я ликви­дирую половину на уровне 75, чтобы не беспокоиться о том, как выйти из всей позиции там, где сработают все эти стоп-приказы. Я всегда ликвидирую поло­вину позиции ниже новых максимумов или выше новых минимумов, а остав­шуюся половину — за этой точкой.

Чем еще вы обязаны Таллису?

Наблюдая за ним, я понял, что даже если рынок устанавливает новые высо­ты и выглядит прекрасно, то часто это бывает лучшим временем для продажи. Он привил мне, что хороший трейдер должен быть, до некоторой степени, ина­комыслящим.

Вы провели десятки тысяч сделок. Есть ли среди них какая-то осо­бенная?

Да. Это было в 1979 году на рынке хлопка. Люди учатся в основном на ошибках, а не на успехах. Я тогда был брокером. У нас имелось много спекуля­тивных счетов, и у меня была длинная позиция почти в 400 контрактов по июльскому хлопку. Рынок колебался в диапазоне 82-86 центов, и я покупал всякий раз, когда он опускался до нижней границы этого диапазона.

Однажды рынок прорвался к новым минимумам, выбил стоп-приказы, а за­тем сразу отработал вверх на 30 или 40 пунктов. Я решил, что предыдущая вялость рынка была вызвана неустойчивостью цен вблизи этих хорошо извес­тных стоп-приказов. Но теперь, когда они сработали, я подумал, что рынок снова готов к подъему.

Помню, как я стоял вне круга и вдруг, в пылу какой-то напускной храброс­ти, велел своему брокеру купить 100 июльских контрактов по цене 82,90, что тогда было очень крупным приказом. Он запросил покупку 100 контрактов по 90, и я помню, как брокер «Refco» бросился к нам через всю площадку с кри­ком «Продано!». Компания «Refco» имела тогда наибольший запас хлопка, го­тового к поставке по контрактам. Я мгновенно понял, что они намереваются поставить хлопок против июльского контракта, который шел тогда с премией около 4 центов к октябрьскому контракту. И еще меня осенило, что, двигаясь в коридоре 82-86 центов, рынок просто намечал ориентиры для будущего про­рыва вниз [то есть что ход с уровня 82 цента будет равен ширине предшество­вавшего 4-центового коридора].

То есть вы сразу поняли, что не правы?

Мгновенно. Я понял, что рынок съедет прямо к 78, и это будет щедро опла­чено моей кровью. У меня уже была длинная позиция в 400 контрактов, к кото­рой я за день добавил еще 100 и, наконец, еще 100 в ходе этой героической покупки, которую ни за что не надо было делать.

Значит, вы сразу поняли, что нужно выходить из рынка?

Нет. Я сразу понял, что мне нужно играть на понижение.

Насколько быстро вы среагировали?

Почти мгновенно. Когда брокер «Refco» крикнул «Продано!», все посмот­рели на меня, потому что знали, что я попытаюсь сделать. «Если тебе надо в туалет — не теряй времени, делай прямо здесь», — сказал мне сосед, увидев, что я побелел как полотно. Помню, я повернулся и вышел глотнуть воды, пос­ле чего приказал брокеру продавать как можно больше. Рынок буквально за минуту достиг нижнего ценового предела, а я смог продать только 220 кон­трактов.

Когда вы ликвидировали остаток позиции?

На следующее утро рынок открылся на 100 пунктов ниже, и я начал прода­вать с самого открытия. Когда рынок снова замер на нижнем пределе, я продал лишь около 150 контрактов. Когда всё завершилось, я под конец продал не­сколько контрактов на 4 цента ниже того уровня, где впервые понял, что пози­ция плоха.

Несмотря на довольно быстрые контрмеры, вы всё же получили большой удар. Как вам теперь кажется, что надо было делать?

Во-первых, никогда не изображать из себя героя на рынке. Во-вторых, ни­когда без меры не увеличивать свою позицию. Моя главная беда была не в количестве пунктов, проигранных на этой сделке, а в количестве контрактов, несоразмерно большом по сравнению с капиталом на счетах, которыми я уп­равлял. Мои счета потеряли около 60-70 процентов капитала на одной этой сделке.

Эта сделка изменила весь ваш торговый стиль в части риска?

Безусловно. Я был полностью деморализован. «Вероятно, эта работа не для меня, — решил я тогда, — и вряд ли меня хватит надолго». Я был до того угнетен, что едва не бросил торговлю.

Сколько лет вы к тому времени занимались торговлей?

Всего-навсего около трех с половиной лет.

И преуспевали до той сделки?

Относительно. Большинство моих клиентов заработали, и я стал важным источником прибыли для своей компании.

А те, кто дал вам 10 000 долл. в начале этого трехлетнего периода?

Они, наверное, получили втрое больше.

То есть все ваши давние клиенты всё еще оставались в выигрыше?

Да, но я меж тем перенес несколько серьезных потерь. Эта сделка по хлопку чуть не стала моей последней. Именно тогда я сказал себе: «Зачем же ты, глупец, рискуешь всем на одной сделке? Не лучше ли искать в жизни радость, а не горе?»

Тогда же я впервые решил, что должен овладеть дисциплиной торговли и методами управления капиталом. Все произошедшее стало для меня каким-то очищением. Стоя на краю, я усомнился в своей профессиональной пригоднос­ти. Но решил не сдаваться и бороться дальше, став дисциплинированным и расчетливым в торговле.

И с того момента ваш торговый стиль совершенно изменился?

Да. Теперь я стараюсь прожить день как можно радостнее и спокойнее. Если мои позиции идут против меня, я сразу избавляюсь от них, а если в мою пользу, то сохраняю их.

Наверное, вы стали торговать не только в меньшем объеме, но и быстрее?

Быстрее и с большим уклоном в оборону. Я всё время думаю о потере де­нег, а не о выигрыше. Тогда, в сделке по хлопку, у меня перед глазами стояли июльские 89 центов и я прикидывал, сколько заработаю на 400 контрактах. Мне и в голову не приходило, сколько я могу потерять.

Всегда ли вы знаете, когда выйдете из сделки, еще до того, как всту­пите в нее?

Я мысленно выставляю стоп-приказ. Если его уровень достигнут, то я вы­хожу в любом случае.

Насколько велик ваш риск на сделку?

Я не расчленяю риск по отдельным сделкам. Все позиции, которые я дер­жу, взаимосвязаны. Я смотрю на риск с точки зрения того, каков с утра размер моего торгового счета. И стремлюсь к тому, чтобы, заканчивая день, иметь больше, чем с утра. Поэтому утром мне и в голову не придет заявить, что раз я играю на понижение S&P с 264, который вчера закрылся на 257, то смогу пере­жить и подъем. Я всегда оцениваю риск своей позиции исходя из цены закры­тия накануне.

Контроль над риском — самое важное в торговле. Например, сейчас по сравнению с началом месяца я в убытке где-то на 6,5 процента. На остаток месяца я установил предел потерь в 3,5 процента. Я ни в коем случае не хочу допустить, чтобы мои потери за любой месяц стали двухзначными.

Одним из аспектов вашего торгового стиля является стремление покупать и продавать в точках разворота по принципу от обратного. Допустим, вы ожидаете разворота на вершине и открываете короткую позицию под прикрытием близкого стоп-приказа, который сработа­ет, если рынок достигнет нового максимума. Так и происходит. Сколь­ко раз, исходя из данной торговой идеи, вы будете пытаться поймать момент разворота, прежде чем откажетесь от этой идеи вообще?

Пока не изменится мое мнение о расстановке фундаментальных факторов. До этого после каждой убыточной сделки я буду сокращать размер позиции. Если торговля приносит убыток, я уменьшаю размер позиции. Таким образом, мои самые неудачные сделки будут наименьшими по размеру.

Каких торговых правил вы придерживаетесь?

Никогда не усреднять убыточные позиции. Сокращать объем торговли, если она не ладится, и увеличивать его, если идет хорошо. Никогда не торговать в таких ситуациях, которыми не владеешь. Например, я не стану рисковать зна­чительными суммами денег перед выходом важных сообщений, иначе это бу­дет уже азартная игра, а не торговля.

Если вас беспокоит какая-то ваша убыточная позиция, то этому легко по­мочь: выходите из сделки, поскольку всегда можно вернуться обратно. Нет ничего лучше, чем начать заново.

Не придавайте чрезмерного значения тому, где открыть позицию. Важно лишь, каково направление позиции — бычье или медвежье. Точкой входа все­гда считайте вчерашнюю цену закрытия. Я сразу узнаю трейдера-новичка по вопросу: «Какая у вас позиция — длинная или короткая?» Какой бы она ни была, это не должно иметь никакого отношения к его мнению о рынке. Затем (если я отвечу, что длинная) он спросит: «А с какого времени?» Какая разница, с какого. Ведь это не имеет отношения ни к медвежьему или бычьему настрою рынка, ни к текущему балансу риска и прибыли длинной позиции.

Важнейшее правило торговли — мощная оборона, а не наступление. Каж­дый день я делаю допущение, что все мои позиции ошибочны, и решаю, где будут мои стоп-уровни по риску. Я делаю это для того, чтобы определить свои максимально возможные потери. И надеюсь, что остаток дня проведу, имея такие позиции, которые развиваются в мою пользу. А если они пойдут против меня, то я задействую план выхода из рынка.

Не геройствуйте. Не выпячивайте свое «Я». Критически подходите к себе и к своим возможностям. Ни на миг не обольщайтесь. Случись такое — и вам конец.

Как говорил Джесс Ливермор — один из величайших спекулянтов всех времен, — в конечном итоге рынок не переиграть. Когда-то, еще на пороге профессии, это высказывание звучало для меня просто обезоруживающе. Не­победимость рынка не может не пугать. Именно отсюда вытекает мое главное правило: иметь сильную оборону. Если сделка удалась, не надо приписывать эту победу своей необычайной прозорливости. Всегда сохраняйте веру в себя, но держите ее под контролем.

Вы годами остаетесь весьма удачливым трейдером. Теперь вы ве­рите в себя больше, чем прежде?

Теперь я опасаюсь больше, чем когда-либо за всё время торговли, потому что осознал, насколько эфемерным может быть успех в этом бизнесе. Я уве­рен, что для успеха нужен страх. Все свои самые тяжелые поражения я терпел после крупных побед, когда начинал считать себя корифеем.

По моим наблюдениям, вы часто вступаете в рынок вблизи точек разворота. Иногда ваша точность была поистине сверхъестественной. В чем секрет метода, позволяющего вам вступать в рынок так близко к развороту?

У меня очень четкое представление о долгосрочных направлениях всех рынков. Кроме того, у меня очень краткий болевой порог. В результате неред­ко бывает, что я могу неделями повторять длинные сделки на рынке, который продолжает идти вниз.

То есть вы проводите серию пробных сделок, пока одна из них на­конец не удастся?

Совершенно верно. Я считаю себя заправским рыночным конъюнктурщи­ком. Это означает, что, выработав мнение о рынке, я реализую его при очень малом уровне риска до тех пор, пока не получу нескольких подтверждений ошибочности своего мнения или пока не изменю точку зрения.

Другими словами, было бы точнее говорить, что «с пятой попытки Пол Джонс покупает казначейские облигации по цене за 2 тика до минимума», а не просто утверждать, что «Пол Джонс покупает казна­чейские облигации по цене за 2 тика до минимума».

Отчасти именно так. С другой стороны, я всегда был «трейдером разворо­та», ибо уверен, что наибольший выигрыш дают развороты рынка. Все гово­рят, что ловить вершины и основания — безнадежное дело. Вместо этого нужно ловить тенденции в середине, где и получать весь выигрыш. Но лично я за 12 лет часто упускал добычу на середине, зато поймал массу вершин и оснований.

Если следовать за тенденцией, рассчитывая получить прибыль в середине движения, то надо размещать очень удаленные стоп-приказы. Меня это не ус­траивает. К тому же рынки движутся направленно лишь около 15 процентов всего времени, в остальном они идут горизонтально.

В чем состоит наибольшее заблуждение публики относительно рынков?

В том, что рынками можно манипулировать. В том, что на Уолл-стрит есть некая группа, которая управляет ценами на рынках. Я могу войти в любой рынок, подстегнув его на день-другой или даже на неделю. Сделав это в подхо­дящий момент и слегка поддав газку в горку, я могу создать иллюзию бычьего рынка. Но, за исключением случаев по-настоящему устойчивых рынков, как только я перестану покупать, цены сразу же пойдут вниз. Вы можете перенес­ти в Анкоридж на Аляске самый шикарный магазин «Saks Fifth Avenue» с его великолепным отделом летней мужской одежды, но если некому будет ее по­купать, то вы разоритесь.

В чем еще люди заблуждаются насчет рынков?

Считается, что люди, связанные с Уолл-стрит, знают что-то эдакое. Клас­сический тому пример — моя мать. Она смотрит телепрограмму «Wall Street Week» и почти с религиозным трепетом воспринимает все, что там говорится. Готов спорить, что вероятность успеха на рынках выше, если поступать воп­реки советам «Wall Street Week».

Я знаю, что почти ежедневно вы общаетесь с трейдерами большин­ства крупных рынков. Бывает ли вам неловко оттого, что вы играете против них?

Бывает. Ни мне, ни им не легко признавать чужую победу. Но они нужны мне, ибо я принял за правило общаться с самыми лучшими в профессии.

Что ограждает вас от воздействия чужих мнений? Допустим, в отно­шении какого-то рынка вы настроены по-медвежьи, а 75 процентов ва­ших собеседников придерживаются бычьей оценки. Как вы поступите?

Подожду. Приведу превосходный пример. До прошлой среды, пока рынок сырой нефти был в разгаре своего 2-долларового подъема, я придерживался медвежьей ориентации. Лучший из известных мне трейдеров этого рынка, на­против, был среди быков. Учитывая его мнение, я не стал играть на понижение. Затем рынок стал тормозить, и однажды этот трейдер сказал: «Теперь, пожа­луй, лучше перейти в нейтралы». Отсюда и особенно с учетом только что по­ступивших бычьих новостей от ОПЭК я сразу понял, что рискованность сделок по продаже сырой нефти уменьшилась. И продал массу этой нефти, что обер­нулось прекрасной сделкой.

К кому из рыночных консультантов вы прислушиваетесь?

К настоящим знатокам: Марти Цвейгу и Неду Дейвису, к Бобу Пректе-ру — чемпиону в своем деле. Он лучше всех благодаря своему исключительно­му оппортунизму.

Что вы имеете в виду под оппортунизмом?

Его успех объясняется тем, что теория волн Эллиота позволяет ему выби­рать невероятно благоприятные возможности по соотношению риска и при­были. По этой же причине многие свои успехи я отношу на счет волнового метода Эллиота.

А есть ли, на ваш взгляд, недооцененные консультанты?

Есть. Это Нед Дейвис. Его исследования рынка акций — лучшие из всего, что я видел. Хотя он широко известен, мне кажется, что он еще не получил того признания, которого заслуживает.

Есть ли, наоборот, переоцененные аналитики?

Как говорится: «Не судите, да не судимы будете».

Мало кто из трейдеров достиг успеха вашего масштаба. Что отли­чает вас от других?

Думаю, что одна из моих сильных сторон состоит в том, что я рассматри­ваю всё произошедшее до последнего момента, как прошлое. Меня действи­тельно не волнует ошибка, которую я совершил на рынке тремя секундами ранее. Важно лишь, что предпринять дальше. Я стараюсь воспринимать рынок без эмоций. И не допускаю, чтобы на мое мнение влияли какие-нибудь мои же публичные комментарии рынка.

Способность отказаться от ранее принятой точки зрения, вероят­но, играет важную роль в вашей торговле?

Да. Она открывает широкий простор для мысли, помогает в истинном све­те увидеть происходящее на конкретном рынке и выбрать точный прогноз на будущее.

Ваш фонд невероятно вырос. Стало ли из-за этого труднее торго­вать так же прибыльно?

Да, намного труднее.

Вы полагаете, что смогли бы значительно повысить процент при­быльности, уменьшив размер сделок?

Бесспорно.

Значит, расширение торговли снижает вашу результативность. Не задумывались ли вы о том, что это может перевешивать премии за прибыль от управляемого вами капитала?

Я думаю об этом каждый день. Интересно, что произойдет ко времени вы­хода вашей книги.

Вы больше не принимаете новых инвестиций?

Нет. И уже давно.

Вы были и брокером, и управляющим капиталом. Каковы, на ваш взгляд, относительные плюсы и минусы этих занятий?

Я оставил работу брокера, потому что увидел в ней серьезное столкнове­ние интересов: получая с клиента комиссионные, я не несу материальной от­ветственности, даже если он проигрывает, Я занялся управлением капиталом, чтобы в случае неудачи мог бы чистосердечно сказать, что не получил за это вознаграждения. Вероятно, это дорого мне обойдется, ведь мои накладные расходы не по плечу и зоопарку Бронкса. Я никогда и ни перед кем не извиня­юсь, поскольку получаю деньги только в случае выигрыша.

Вы держите свои деньги в своих же фондах?

Скажем, 85 процентов моего чистого капитала инвестированы в мои соб­ственные фонды, прежде всего потому, что я считаю их самым надежным мес­том на свете. Я действительно верю, что всегда буду настолько консервативен и осторожен, что получу свои деньги обратно.

Вы превосходно сработали в октябре 1987-го, ставшем катастро­фой для многих других трейдеров. Вы не могли бы привести некото­рые подробности этого?

Неделя краха была одним из самых волнующих периодов в моей жизни. Мы ожидали крупного обвала рынка акций еще с середины 1986 года и намети­ли план аварийных действий на случай финансового спада. Так что в понедель­ник 19 октября мы вышли на рынок, зная, что это станет днем его краха.

Почему вы были так уверены?

Потому что в предыдущую пятницу был отмечен рекордный объем предло­жений на продажу. То же самое наблюдалось и в 1929 году, за два дня до краха. Наша аналоговая модель 1929 года точно указала на обвал. [Эту модель разработал директор по исследованиям фонда Питер Бориш. Согласно его методу модель рынка 1980-х годов была наложена на модель рынка 1920-х, что дало высочайшую степень корреляции. Джонс использовал эту модель как основ­ной инструмент для торговли индексами акций в течение 1987 года.] А когда в конце недели министр финансов Бейкер выступил с заявлением о том, что США больше не будут поддерживать доллар из-за разногласий с Западной Германи­ей, рынок получил завершающий смертельный удар.

Когда вы закрыли свои короткие позиции?

Мы закрыли короткие и даже ушли немного в длинные позиции под закры­тие торгов в день краха [19 октября].

Основной прибылью в октябре вы обязаны короткой позиции по индексу акций?

Нет, у нас также была очень выигрышная позиция по облигациям. В день краха мы открыли позицию по облигациям, самую крупную из всех когда-либо имевшихся у нас. Рынок облигаций ужасно вел себя на протяжении всего тор­гового дня 19 октября. И все это время меня не оставляла тревога за финансо­вую безопасность и клиентских, и наших собственных активов. Наши активы были размещены в различных брокерских конторах на Уолл-Стрит, и я поду­мал, что они могут оказаться в опасности. Для меня это было невыносимо.

«Что же предпримет Федеральная резервная система?» — размышлял я. Чтобы создать радужную обстановку она, наверное, будет вынуждена суще­ственно повысить уровень ликвидности, причем немедленно. Но поскольку облигации были слабы весь день, я не мог заставить себя сыграть на повыше­ние. В последние полчаса торговли облигации вдруг повернули вверх, и меня осенило: Федеральная система решила предпринять действия, которые вызо­вут мощный скачок цен на облигации. Увидев подтверждение этого в поведе­нии рынка, я отпустил тормоза.

Не считаете ли вы, что октябрь 1987 был ранним сигналом о гряду­щих более тяжелых временах?

Думаю, что 19 октября финансовой сфере, особенно биржевой, был нане­сен роковой удар, но, находясь в шоке, она этого не почувствовала. Однажды на меня налетела моторная лодка, и ее винт исполосовал мне всю спину. Моей первой мыслью было: «Тьфу ты, черт! Пропало воскресенье — ведь теперь меня надо заштопывать!» Из-за шока я даже не осознал всей серьезности ран и понял это лишь по лицам друзей.

Всё рушится в сотню раз быстрее, чем создается. За день можно разнести на куски то, что построено, быть может, за десять лет. Если экономика начнет двигаться с тем рычагом, который в ней есть сейчас, то крах наступит с голо­вокружительной быстротой. Не хочется верить в такое, но чутье подсказыва­ет, что так оно и будет.

Из уроков истории я знаю, что кредит в конце концов убивает любое вели­кое общество. Мы, по существу, вытащили свои карточки «American Express» и приготовились к шикарной жизни. Рейган обеспечил великий период в эконо­мике на срок своего президентства, оплатив наш путь к процветанию заемными деньгами. Мы взяли в долг под наше будущее, и скоро нам придется платить.

В создавшемся положении вещей вы вините рейганомику?

По-моему, Рейган дал нам почувствовать себя хорошо как стране — и это прекрасно. Но для экономики это стало самым большим из несчастий. Мне кажется, что Рейган, по сути дела, одурачил нас, пообещав сократить дефи­цит, а затем пустился в самый большой кутеж в истории страны. Вряд ли де­мократам такое сошло бы с рук, потому что дефицит в 150-180 миллиардов долл. был бы в центре всеобщего пристального внимания.

У вас есть какой-либо рецепт разрешения нынешних проблем? Или сильный спад и даже депрессия неизбежны?

Именно это меня и пугает. Я не вижу никакого плана выхода из нынешнего тупика. Возможно, есть какие-то макроэкономические факторы и они действу­ют как часть крупного суперцикла, которым мы не можем управлять. Не ис­ключено, что мы просто находимся во власти того самого типа циклов, жертвой которого пало большинство развитых цивилизаций, — будь то Римская импе­рия, Испания XVI века, Франция XVIII века или Великобритания XIX века. Думаю, нам предстоит период испытаний. Нам придется вновь понять, что та­кое финансовая дисциплина.

А вы вообще используете торговые системы?

Мы протестировали все лучшее в этой области и, что поразительно, нашли такую систему, которая действительно эффективна. Это отличная система, но по понятным причинам я не могу рассказать о ней подробнее.

Какого она типа: исходит от обратного или следует за тенденцией?

Следует за тенденцией. В ней реализована гипотеза о том, что настоящие движения рынка происходят резко. При внезапном прорыве из коридора, в-рамках которого рынок аккуратно двигался до этого, естественно попытать­ся сыграть против этого ценового движения. На самом же деле резкий про­рыв дает сильный, четкий сигнал о том, что рынок готов двигаться в этом направлении.

Теперь часть средств ваших фондов используется в торговле по этой системе?

Да. Мы начали торговать при помощи системы всего полгода назад, и пока она действует превосходно.

Не кажется ли вам, что хорошая система может конкурировать с хорошим трейдером?

С увеличением количества рынков, на которых нужно одновременно ра­ботать, хороший трейдер начнет все больше уступать хорошей системе в силу превосходства вычислительной мощи последней. Ведь всякое торговое реше­ние является результатом определенного аналитического процесса, который реализуется человеком или машиной. Впрочем, из-за сложностей машинной идентификации рыночных моделей, постоянно изменяющихся и взаимодей­ствующих между собой, хороший трейдер обычно сможет превзойти хоро­шую систему.

Но хорошая система может поспособствовать диверсификации?

Безусловно. В течение 15 процентов времени, когда рынок движется в на­правлении главной тенденции, хорошая система уловит в десять раз большую часть ценового хода, чем это доступно мне.

 

Следующая часть беседы прошла двумя неделями позже. За это время точ­ка зрения Джонса на рынок акций изменилась с медвежьей на бычью.

 

Две недели назад у вас был сильный медвежий настрой. Что заста­вило вас изменить такую точку зрения?

Вы имеете в виду, было ли еще что-то, кроме статьи в «Wall Street Journal», раззвонившей на весь мир, что я держу короткую позицию в 2000 контрактов no S&P? Рынок не пошел вниз. Я всегда первым делом прикладываю ухо к рель­сам: как там цены. Ведь они идут впереди, а уж за ними следуют фундаменталь­ные факторы.

То есть если бы вы были правы, то цены должны были бы упасть, но этого не произошло. Не так ли?

Среди прочего Таллис научил меня придавать большое значение времени. В торговле я использую стоп-приказы не только по ценам, но и по времени. Если я считаю, что на рынке должен произойти прорыв, а его нет, то часто выхожу из рынка, даже если ничего не проигрываю. Согласно аналоговой мо­дели 1929 года, рынок должен был упасть, а этого не произошло. Впервые за последние три года мы наблюдали такое серьезное расхождение. Думаю, что прочность экономики отдалит обвал рынка акций.

Похоже, одна из причин расхождения нынешней ситуации с моделью 1929 года связана с гораздо большей доступностью кредитов. «Volvo» продает автомобили в кредит на 120 месяцев. Вы только вдумайтесь в эту цифру! Кто же ездит на одной машине десять лет? Двадцать лет назад машину давали в кредит обычно на двадцать четыре месяца, сегодня — это пятьдесят пять месяцев.

Думаю, что в финале мы упадем так же низко, как в 1920 годы, но из-за легкости получения кредитов это произойдет медленнее, чем при тогдашней экономике, в которой превалировали наличные расчеты.

Некоторые ваши замечания, сделанные сегодня до начала нашей беседы, звучат так, будто вас угнетает собственный успех?

Если обеднение страны зайдет достаточно далеко, то может сложиться впечатление, что мы, как торговая фирма, преуспели благодаря какой-то ин­формации. В отличие от большинства других, которые пострадали, не имея ее. Своим успехом мы обязаны вовсе не грязной информации, а собственному кро­потливому труду. Люди просто не хотят верить, что можно оторваться от тол­пы и подняться над заурядностью.

Насколько мне известно, вы, подобно многим другим моим собе­седникам, обучили группу начинающих трейдеров. Что побудило вас к этому?

Когда мне был двадцать один год, один человек взял меня под свое крылыш­ко. Это оказалось самым важным в моей жизни. Считаю своим долгом сделать то же самое для других.

Как вы отбирали учеников?

Через бесконечные собеседования. Был огромный наплыв желающих.

Сколько учеников вы набрали?

Около тридцати пяти.

Они добились успеха?

Некоторые весьма преуспели, но средние показатели были невысоки.

Вы объясняете это тем, что хороший трейдер должен обладать та­лантом?

Раньше я так никогда не считал, но теперь склоняюсь к такому мнению. Одна из моих слабостей состоит в том, что я всегда настроен чересчур оптими­стично, особенно в оценке способностей других достичь успеха.

Правда ли, что сюжет о Юджине Ланге в телешоу «60 минут» вдох­новил вас на программу «IHave a Dream», в которой вы взялись спон­сировать обучение группы детей из бедных районов?

Именно так. Я специально встретился с Юджином Лангом через неделю после передачи, и за три следующих месяца мы организовали собственную совместную программу. Я всегда был твердым приверженцем эффекта «рыча­га», и не только на бирже. В этой программе меня по-настоящему привлекает возможность достижения комплексного эффекта. Помогая одному ребенку, можно повлиять и на его семью, и на других детей.

Кроме того, мы недавно запустили новую программу. Она называется фонд «Robin Hood». Наша цель — найти и спонсировать тех людей, которые непосредственно обеспечивают бедных питанием и жильем. Мы ищем тех, кто занимается этим не на бюджетной основе, а не бюрократов, которые часто расходуют средства не по назначению.

Это занимает значительное место в вашей жизни?

Пожалуй, да. Я получил от рынка столько хорошего, что чувствую себя обязанным ответить добром. Я не считаю, что преуспел потому, что лучше других. Благодаря Провидению я всего-навсего оказался в нужное время в нужном месте и потому чувствую, что просто обязан поделиться.

Радость побед так же остра, как и горечь поражений?

Нет ничего хуже неудачного торгового дня. Это так подавляет, что неволь­но ходишь с понурой головой. Но зная, что с не меньшей силой буду радовать­ся выигрышу, я всему предпочел бы комбинацию выигрышного и проигрышного дня, потому что тогда гораздо лучше отдаешь себе отчет в происходящем. Тор­говля позволяет невероятно остро воспринимать жизнь. В эмоциональном отношении вы живете на крайностях.

Что самое важное вы бы посоветовали среднему трейдеру?

Не упираться в зарабатывание денег, а позаботиться о сохранении того, что имеется.

Через десять-пятнадцать лет вы по-прежнему видите себя трей­дером?

Иначе и быть не может.

 

С самого начала карьеры Полу Джонсу сопутствовал успех, пусть и не­сколько непостоянный в первые годы. Твердо уяснить важность контроля над риском ему пришлось на горьком торговом опыте. После мучительно проваль­ной сделки по хлопку в 1979 году Джонс сумел сохранить превосходный уро­вень чистой доходности, одновременно снижая степень риска.

Сегодня контроль над риском составляет суть торгового стиля Джонса и основу его успеха. Он никогда не думает о том, что может заработать на данной сделке, а озабочен только тем, сколько может на ней потерять. Он мыс­ленно оценивает каждую из своих позиций по уровню рынка. Какой бы высо­кой ни была текущая прибыль позиции, Джонс всегда за цену входа принимает цену закрытия рынка накануне. Поскольку при таком подходе буфера в сдел­ках не имеется, Джонс никогда не теряет бдительности. Он не только следит за риском каждой позиции, но и внимательно контролирует показатели всего портфеля в режиме реального времени. Если в течение одной торговой сессии общий размер его счета снижается на 1-2 процента, то для пресечения риска он может пойти на ликвидацию всех позиций. «Вернуться в рынок всегда лег­че, чем выйти из него», — говорит он.

При ухудшении результатов торговли Джонс постепенно сокращает раз­мер позиции, пока дела снова не войдут в колею. В результате этого его самая худшая сделка будет одновременно и самой меньшей. Если какой-то месяц на­чинает приносить чистые потери, то Джонс автоматически снижает рискован­ность следующих сделок этого месяца, чтобы не допустить увеличения потерь в процентном выражении до двузначной величины. После длительного перио­да выигрышей он бывает особенно сдержан и старается избежать излишней самоуверенности.

Короче говоря, Джонс делает все, чтобы держать риск под контролем. Его принцип гласит: «Важнейшее правило торговли: лучше мощная оборона, чем мощное наступление».

 Подробнее

Фильм про Джонса: