Администратор Интервью с экс-главой опционного деска Тройки Диалог Константином Бронштейном от ноября 2013 года.
Константин Бронштейн был руководителем опционного деска и партнером «Тройки Диалог» в возрасте, когда многие только приступают к работе. Проработав в компании семь с половиной лет, покинул «Тройку» после слияния ее со Сбербанком в конце 2012 года. Сейчас торгует на собственные средства, дорабатывая свои модели и стратегию управления будущим фондом. О пути от простого стажера до руководителя деска, о своих достижениях и первых ошибках, о сделках во время кризиса 2008 года и об атмосфере трейдинг-деска г-н Бронштейн рассказал в интервью Financial One.
— Когда у Вас появился интерес к трейдингу?
— О существовании фондового рынка я узнал из трилогии Драйзера («Финансист», «Титан», «Стоик». — Примечание FO), но зацепило меня в 2003 году после прочтения приложения к «Ведомостям» «Путеводитель частного инвестора». В тот же день я скачал демо-терминал «Альфа-Банка».
— Где и как Вы учились?
— В МГУ на факультете вычислительной математики и кибернетики. Учился хорошо, но для красного диплома не хватило пары пятерок, потому что с четвертого курса я уже работал в «Тройке».
— Как Вы туда попали?
— В 2005 году из книжки «Новые лидеры российского бизнеса» я узнал, что Рубен Варданян возглавил банк всего в 23 года. Тогда же увидел на сайте «Тройки», что у них есть программа летних стажировок, и отправил резюме.
— Как проходил набор на стажировку? — Сначала отбор резюме, деловые игры, потом летние классы и под конец собеседования с главами отделов, которым были нужны стажеры. У меня, кстати, накануне деловых игр пропал кошелек с деньгами, пришлось занимать у подруги, чтобы купить рубашку. Она потом настаивала, что меня взяли благодаря ей (смеется).
— Вы попали стажером на трейдинг-деск?
— Да, в конце летних классов в HR меня спросили, чем бы я хотел заниматься. Я ответил, что хочу в Research, но мне настоятельно посоветовали пройти интервью с главным трейдером по акциям Патриком Дьячински. Английский язык на слух я вообще не воспринимал, и то, что говорил этот незнакомый человек, мне было совершенно непонятно. Я кивал головой и переспрашивал все по три раза. Патрик вышел из себя минут через десять, показал мне на шкаф c буклетами и презентациями и прокричал «Next 2 months you are going to help to do this» («Следующие два месяца ты будешь помогать делать это». — Примечание FO), я от испуга выпалил, что хочу на трейдинг. Дальше нужно было решить задачки. С этим я справился быстро, а чтобы поменьше говорить, писал ответы на бумаге. Это сработало, видимо, и меня взяли. Потом я слышал, что конкурс был большой. Мне очень повезло.
— В чем заключалась стажировка?
— Бегал в Макдональдс в основном, это первое, чему учили стажеров в «Тройке» (смеется). Если серьезно, то ходил по деску и донимал всех вопросами, есть ли у них для меня задания и могу ли я чем‑то помочь. Ставил цены по акциям в Reuters вечером, делал модельки для отдела структурных продуктов, выполнял какие‑то мелкие поручения. У опционного деска было больше всего мониторов, и мне казалось, что это самое сложное и самое интересное направление, которое было на деске в тот момент, я постоянно интересовался, чем они занимаются.
— Какое самое яркое воспоминание из того периода?
— Через пару недель после начала стажировки сижу, копаюсь в каких‑то модельках около восьми вечера, думаю о чем‑то и вдруг слышу крик: «Студент, ты что, глухой?». Потом через несколько секунд — крик: «Студент, твою мать!», и получаю калькулятором по голове от старшего трейдера деска акций. Не сильно, конечно (смеется). Оказывается, на деске звонил телефон, а я должен был пробежать несколько метров и взять трубку со словами: «Тройка, добрый вечер». Урок был выучен навсегда, но друзьям я такие истории в то время не рассказывал — стеснялся.
— Сколько Вам платили на стажировке?
— По живому режете! В 2005 году стажерам платили по $100 в месяц. Этого хватало на электричку, метро и минимально на еду. Основной доход был с «Макдональдса». Тогда трейдер мог дать 1000 рублей, попросить «Биг Мак» с колой, а сдачу я иногда оставлял себе. В итоге с такими «чаевыми» выходило примерно $200–250 в месяц (смеется).
— Что было самым полезным на стажировке?
— На деске главное для стажера — это подслушивать и подсматривать. Меня пару раз в неделю просили ходить за Жаком по деску (Жак Дер Мегредичян, глава трейдинга «Тройки». — Примечание FO), когда он говорил с трейдерами и сейлзами, и записывать их разговоры. Я перепечатывал это и отправлял его ассистентке. Не знаю, читал Жак эти заметки или нет, но для меня это было очень полезно.
— После стажировки Вам предложили постоянную работу?
— Не совсем так. Я очень хотел на опционный деск, но им тогда не нужны были стажеры. Георгий Мирел (глава опционного деска «Тройки». — Примечание FO) сказал, что самое главное для меня — остаться на деске, неважно, в каком отделе. Я летом делал какие- то модельки для структурного деска, который возглавлял Александр Ефимов, и он согласился взять меня на стажировку еще на несколько месяцев.
— В чем заключалась Ваша работа у Ефимова?
— Нас было всего двое — Саша и я. Было два клиентских продукта, которые нужно было запустить: внебиржевые опционы для резидентов и фьючерсы для нерезидентов. Запуск продукта включает в себя настройку систем фронт- и бэк-офиса, документооборот, отладку механизма взаимодействия «клиент —сейлз — трейдер — миддл-офис — бэк-офис». Я полдня проводил в бэк-офисе, сидел вместе с программистами, общался с юристами, писал техзадания и сотни писем в неделю. Мне было всего 19 лет, и я задавал огромное количество глупых вопросов. В итоге мы запустили два продукта за четыре месяца, а по ходу я разобрался со всеми процессами в компании и десках. Мне, стажеру, даже бонус заплатили.
— Как Вы попали на опционный деск?
— Увидел, что ребята каждый вечер вручную выставляют котировки в Bloomberg и Reuters. А это восемь бумаг, семь — девять страйков, четыре срока экспирации, на путы и колы выставлялись биды и офера с волатильностями. Один человек диктовал, другой забивал это в Excel. Все это занимало не меньше часа. Я на выходных написал макрос, связывающий фронт-офисную систему с Bloomberg и Reuters, после чего трейдеры стали уходить домой раньше. Почти сразу после этого меня взяли на позицию middle office на опционный деск.
— Когда Вы провели первую сделку для «Тройки»?
— Уже через несколько месяцев. Георгий Мирел и Давид Саакян (трейдер опционного деска. — Примечание FO) занимались клиентскими операциями и внебиржевыми сделками в Лондоне, а на FORTS-опционы почти не смотрели, из‑за того что в стаканах стояло по 2–3 котировки и объемы для деска были смехотворные. Я видел, что в то время там были чумовые маркетмейкеры, разница с нашей оценкой волатильности достигала 10–15 пунктов. Как только я замечал хоть какой‑то объем — дергал ребят.Потом достал, видимо, и мне поставили торговый терминал, а в июне 2006 года уже предложили должность младшего трейдера. Трейдинг-деск «Тройки» и первые ошибки
— Какие первые сделки запомнились?
— Я ошибки помню в основном. Первая это известная история, как в сентябре 2006 года я перепутал цену и количество, когда заводил продажу опционов на РТС в FORTS. Мы могли потерять около $4 млн. Вечером из кабинета Жака доносилась ругань и что‑то про харакири. В итоге все развернули без потерь практически, но об этой сделке потом писали газеты. Вторая — примерно через полгода, когда во время паники я купил большой объем РАО «ЕЭС» у спот-трейдера одним лотом.
— Расскажите про второй случай чуть подробнее.
— Рынок валится на 5–7%, у меня большая лонг-гамма в РАО «ЕЭС». Это значит, что на падении я становлюсь шорт и мне нужно покупать. Аккуратно ставлю биды в рынок по $1–2 млн, суммарный шорт был около $30 млн. На споте идет паническая клиентская продажа, трейдер пытается продавать в рынок, упирается в мою заявку, а торговали мы тогда с одного счета. Я снимаю, говорю, что куплю у него, он спрашивает, какой суммарный объем. Я говорю: «Всего надо $30 млн». Не успеваю добавить, что по этой цене беру только $5 млн, как слышу, что он говорит: «Твое!» и отчитывает сделку, после чего давит рынок еще на 0,5–1%. Я почти сразу кричу: «Это всего $30 млн, но по этой цене возьму $5 млн», но меня не совсем вежливо попросили не мешать работать, и были правы. Самые азы работы, но почему‑то во время паники на рынке я допустил идиотскую ошибку. Это стоило мне в итоге около $170 тысяч, просто потому что я тогда еще не знал, как надо отвечать. В институте еще учился на тот момент.
— Как надо было правильно ответить?
— Да я просто никогда не видел таких быстрых рынков на тот момент, вот и растерялся. Надо было сказать: «Тут $5 млн, всего $30 млн, остаток возьму ниже», а не тот бред: «$30 млн… стой-стой, тут мне только $5 млн надо». Была цена — это то, где стоял мой бид в стакане. Когда трейдер спрашивает: «Сколько у тебя?», другой должен ответить количество и ничего больше. После того как ты говоришь: «…акций» или «… долларов», тебе имеют право ответить: «Сделали», — и сделка закрыта, вы согласовали акцию, сторону, цену и количество, все существенные условия сделки. Слушать чьи‑то размышления на деске особо некогда. То, что я студентом еще был, особо никого не волновало, не умеешь работать — иди доучивайся. Ошибку никто не заметил, рынок быстро развернулся, я заработал хорошие деньги для банка, но чувствовал себя тем вечером паршиво.
— Расскажите об атмосфере старого деска «Тройки».
— Это было веселое время. На старом деске «Тройки» было два ряда столов на весь деск акций, все сидели с двух сторон, включая спот, опционы, фьючерсы, казначейство. Сидели очень плотно, у каждого было по 2–3 компьютера под столом, по 4–6 мониторов, все было усеяно клавиатурами и мышками.
— Запомнилось что-нибудь?
— Забыть это невозможно. Расстояние между рядами было небольшим, и почти у каждого в метре за спиной кто‑то сидел. Когда трейдер резко вставал, его стул отлетал назад и бился в спинку стула человека, сидящего сзади. Сложно передать, сколько мата стояло на деске по этому поводу.
— У Вас лично были неудобства из‑за этого?
— Конечно! В первое время позади меня сидел, наверное, самый крупный трейдер «Тройки», поэтому подлокотники моего кресла были отрегулированы на одном уровне с торцом стола: чтобы в те моменты, когда зазеваешься, не вдавливало в стол (смеется). Еще, например, не было четкого разделения рабочих мест: одна большая столешница. Было непонятно, где твои вещи, а где чужие. Из-за этого часто пропадали калькуляторы.
— Но это же мелочь, всегда можно попросить у кого-нибудь.
— Нет. «Баблометр», как их тогда называли, должен был быть у каждого свой. Их не давали на посчитать, просьба всегда сопровождалась вопросом: «А где твой? Иди отсюда». Меня научили тогда, что нужно прорезать инициалы ножницами на обратной стороне калькулятора. Не спасали ни наклейки, ни надпись карандашом, только процарапанная подпись.
— Как все необычно. Но люди вроде все солидные…
— Люди‑то действительно очень солидные, но вряд ли серьезные. Самое интересное начиналось, когда на деск приносили еду. Среднее время с того момента, как кто‑то говорил: «Еда на деске», до того, как она заканчивалась, было, наверное, меньше минуты. Иногда даже время засекали ради смеха. Сорок стаканчиков мороженого, например, заканчивались секунд за тридцать. Когда все трейдеры и сейлзы вскакивают со своих мест одновременно, толкают друг друга локтями, разрывают пакеты — это страшное зрелище. На полу после этого валялись раздавленные куски пиццы, «Биг Маки», мороженое, разлитая кола, и сразу приходили уборщицы.
— Как на это смотрело руководство?
— Помню, как Жак один раз проходил мимо и очень удивился, когда увидел остатки недоеденной пиццы, а на деске было очень тихо. Ругался, что трейдеры, видимо, заболели, раз не могут доесть, и не кричат. Наверное, пора кого‑нибудь уволить, чтоб не спали.
— Новички были в шоке?
— Один раз это увидела девушка, которая пришла в переговорную комнату деска на собеседование. Кто‑то принес пакет с мороженым, поставил его прямо перед стеклянной переговорной комнатой, в которой она сидела, и крикнул: «Мороженое на деске!». Через минуту, когда в воздухе летали обрывки оберток от стаканчиков, взгляд ее выражал что‑то среднее между «WTF?» (непонимание. — Примечание FO) и испугом. Вроде, в «Тройку» она так и не устроилась. Такие вот были развлечения. Люди‑то очень небедные в целом, но эта толпа оголодавших миллионеров со старого деска, бегущая с криками типа «разойдись», чтобы урвать стаканчик за 5–10 рублей, — это был действительно ад. Фразу «Люди, вы звери» первый раз я услышал там, и это было правдой (смеется).
— Потом вы переехали на новый деск?
— Да, в начале 2008 года. Это очень красивое, просторное, высокотехнологичное помещение. Там рабочие места организованы идеально: удобные стойки для мониторов, многофункциональные клавиатуры на несколько компьютеров — все как надо. Стали аккуратнее есть и меньше ругаться. На деск начали нанимать больше девушек. Интервью Деньги на кризисе 2008 года
— Через опционный деск «Тройки» проходили большие объемы?
— До 2009 года, думаю, мы были первыми по оборотам: на внебирже через нас проходило иногда по несколько миллиардов долларов в месяц. На FORTS и близко ничего подобного тогда не было. В каждую экспирацию у нас уходило по 100–200 позиций с книги, иногда и больше.
— Как делился объем операций между клиентским flow и проп-торговлей?
— Не думаю, что в этом бизнесе возможно отделить проп от флоу, особенно когда ты большой маркетмейкер. Каждый раз, когда ты покупаешь или продаешь опцион клиенту, ты не перекрываешь риск back-to-back на рынке, а хеджируешь это комбинацией других опционов, динамически управляя позицией. Иначе невозможно ставить рынки на большие объемы.
— Кто был основным конкурентом «Тройки» в то время?
— «Ренессанс Капитал», все остальные подтянулись позже. Постоянно толкались на брокерах в Лондоне, во время экспираций мешали друг другу. Сейчас процессы все те же самые, только участников больше.
— Расскажите про легендарную сделку в кризис с «Кит Финансом».
— В начале мая 2008 года РТС был на уровне примерно 2100 пунктов. Мы увидели офер в 1600 путах РТС на ноябрь на достаточно большой объем. Георгий (Мирел, руководитель деска. — Примечание FO) зашел через брокера и в итоге купил 100 тысяч 1600‑ых путов РТС. Через несколько недель рынок был выше примерно на 20%, и для коллег из «Кит Финанс» это сначала была очень хорошая сделка, так как путы обесценивались достаточно быстро. Как ни странно, для нас сделка тоже была неплохая, так как мы всегда делали дельта-хедж, и на этом росте на лонге против путов отбили большую часть премии, которую заплатили. В начале коррекции купили еще около 50–70 тысяч контрактов в стакане. А потом часть позиции отдали в «Ренессанс», чтобы подстраховаться. В конце августа рынок как раз болтался вокруг страйка 1600, и деск заработал хорошие деньги на дельта-хеджировании.
— На планках в 2008 году удалось заработать деньги?
— Да, это был лучший день деска, мы за день заработали около $9 млн. Через один или два дня после падения Lehman шла раздача: первая планка, потом сразу вторая, фьючерс торговался с базисом пунктов в 150 или больше, а купить нереально: на FORTS-счетах у «Тройки», как и у большинства на рынке, не было денег. Продали клиенту объем внебиржевых колов на «Газпром», сидели шорт дельта, по‑моему, около $40 млн, а закрыться никак не могли, денег не было, чтобы что‑то купить на рынке. Была паника, крик стоял на деске невероятный. Брокер орет в спикер, что у него есть бид за большой объем путов «глубоко в деньгах» (со страйком намного выше текущих цен. — Примечание FO) в РТС. Видимо, это резался тот же клиент, который стоял офферами на планке. Это было большим везением для нас, так как клиент закрывал позицию, которую анонимно, через стакан, открыл с нами за несколько месяцев до этого. Закрытие этой позиции освобождало большое количество денег на бирже, так как опционы были не маржируемые, и для нас это было вдвойне хорошо: мы взяли лонг в РТС, хеджирующий шорт в «Газпроме» на уровне второй планки и освободили деньги на FORTS-счетах, после чего ребята на фьючерсном деске смогли торговать. 2008 год, как ни странно, был очень успешным для нашего деска.
— Сколько Вам заплатили за хороший 2008 год?
— Когда босс давал мне конверт, он сказал, что, если я уволюсь после этого, он поймет. За полгода до этого у меня было предложение перейти в другой банк, и за факт перехода мне предлагали сумму в несколько раз большую той, что была написана в том конверте.
— Из чего вообще складывается бонус трейдера?
— Есть несколько факторов: результат всей компании в целом, результат и перспективность отдела и сотрудника. Все индивидуально. 2008 год был катастрофой для инвестбанков, поэтому на большие бонусы никто особо не рассчитывал.
— Был год, когда Вы были довольны бонусом?
— Увидеть трейдера или сейлза, довольного бонусом, — это большая редкость. В день выдачи конвертов, в которых лежит бумажка, на которой написана сумма, на деске, как правило, все сидят с серыми лицами, а полдеска грозится уволиться на следующий день. Но это не потому, что мало платят; скорее, люди склонны переоценивать себя. На мой взгляд, за некоторыми исключениями, бонусы распределялись справедливо, а при недопонимании всегда можно было обсудить условия дальнейшей работы с руководством. Я считаю, что мне очень повезло, и очень благодарен людям, у которых учился и которые платили мне большие деньги.
— Вы были самым молодым партнером и руководителем деска. Возраст не был помехой?
— Да вроде не был. В 23 или 24 года мне предложили купить акции «Тройки», а в 25 я уже руководил деском. Не думаю, что возраст кого‑то беспокоил. Я был толстый, злобный и небритый, так что сомнений в том, что мне около 30, наверное, ни у кого не возникало (смеется).
— Вы одним из первых расстались со Sberbank CIB. Почему?
— Думаю, что я неплохой трейдер, но не самый эффективный менеджер для Сбербанка. Со временем я перестал понимать, что мы пытаемся построить из equity-бизнеса; как следствие, мотивация в последние месяцы моей работы была очень низкой, несмотря на то, что мне платили хорошие деньги. Полгода я думал о том, чтобы уйти, и упомянул об этом руководителю в неформальной беседе. Через месяц после разговора он мне позвонил, пригласил в кабинет, пожал руку, и мы разошлись. Жизнь после «Тройки»
— Прошло уже около года с тех пор, как Вы ушли из Сбербанка. Над чем Выработаете все это время?
— Торгую, ежедневно дорабатываю свою модель принятия решений, чтобы это было полноценной стратегией для управления фондом. Очень много работы.
— В чем идея Вашего подхода к принятию решений на рынке?
— Основная идея всех этих подходов довольно проста: найти что‑то, что опережает цену чего‑то, чем ты торгуешь. Я утверждаю, что актив, в котором заложен максимальный leverage, реагирует на информацию на рынке, как правило, быстрее, чем прочие активы. Также объем positive carry позиций, открытых на рынке в настоящий момент, взятых через опционы на суперликвидных активах, довольно точно отражает текущую картину событий. Если мы перейдем к оценке скорости изменений этих позиций, то сможем довольно точно определить потенциальные изменения настроений. Если просмотреть все это на длительном периоде, то можно найти некие общие паттерны с подтверждениями, отменами и прочими нюансами, которые могут помочь определить состояние risk-on или risk-off периодов на широких риск-активах. Надеюсь, что никто ничего не поймет (смеется).
— Какие в основном инструменты и рынки?
— Я стараюсь концентрироваться на макро. За этот год торговал RUB, EUR, JPY, AUD, BRL, RTS, SPX, EUROSTOXX, DAX, US Treasuries, WTI, BRENT, VIX, некоторые российские и американские акции. — Откуда Вы торгуете? — Пока работаю из дома, в оборудованном кабинете: мощный компьютер, несколько бэкап-интернет-каналов, большой стол, на котором стоят шесть мониторов, помещаются ноутбуки. В кабинете есть телевизор, кушетка, чтоб книжки читать, книжные шкафы, кондиционер. Я даже окна заклеил через пару месяцев работы.
— Зачем же понадобилось заклеивать окна?
— У меня рабочее место рядом с окном. Я заметил, что иногда в зависимости от погоды или времени суток меняется настроение, когда сижу перед мониторами по 12–15 часов в день. Это негативно сказывалось на результате. Я решил заклеить — помогло. Так что теперь у меня всегда одинаково прохладно, и без часов непонятно, день или ночь.
— И каково это — перейти с позиции руководителя деска к работе из дома?
— Первые месяцы было невероятно тяжело. Самодисциплина, организация времени — это совершенно другая работа. Вначале было очень много ошибок, сейчас все меньше и меньше. Я всегда мечтал создать свой фонд и успешно им управлять. Уверен, что опыт такой одиночной в каком‑то смысле работы в конечном счете сохранит много денег мне и моим будущим клиентам. Сейчас, спустя год, я многое переоценил, переосмыслил, разобрал огромное количество ошибок, у меня много новых идей. Так что в итоге перейти к работе из дома с учетом конечной цели оказалось очень полезным для меня.
— Ваша конечная цель — это открыть свой фонд?
— Скорее, факт успешного управления на большом временном отрезке. Создать интересную масштабируемую стратегию, которую я смогу продавать клиентам, — вот цель. Если получится это сделать, то открытие фонда будет следствием. То, что есть сейчас, — это очень интересно, но нужно работать над деталями. Каждый день что‑то тестирую, обновляю, дополняю, записываю, разбираю ошибки… На это уходит очень много сил и времени.
— Какой временной горизонт Ваших стратегий?
— Идет непрерывный процесс аллокации, очень редко когда модель бывает флэт. Если по риск-активам модель флэт, то, как правило, всегда открыт какой‑нибудь positive carry трейд, или же модель в режиме ожидания на начало формирования позиций. В этом году максимальный срок одной позиции на моей книжке был около девяти недель. Естественно, что это сопровождается изменением размера позиции, контролем риска, хеджированием и так далее. Потом эти позиции плавно перетекли в комбинацию positive carry сделок, так что это непрерывный процесс.
— Это никак не связано с алготрейдингом?
— До сих пор не понимаю, что такое алготрейдинг. Если речь о выставлении какого-то количества заявок по каким‑то условиям, то это стандартный рабочий инструмент трейдера, и это, конечно, есть.
— Сейчас Вы работаете один или у Вас есть команда?
— У меня есть один программист на удаленном доступе. Сейчас в дополнение ищу людей, программистов и математиков.
— Вы уже привлекаете деньги сторонних инвесторов?
— Пока нет, у меня хватает капитала для комфортной работы на рынке на сегодняшний момент. Я не вижу смысла в выходе на рынок со стратегией, которая через пару лет покажет большую волатильность результата. Когда все будет готово, начнем публиковать перформанс в открытом доступе, а после этого со временем будем привлекать сторонние деньги.
— Есть ли ориентиры на известных трейдеров на рынке?
— Конечно. Постоянно слежу за позиционированием фондов, регулярно читаю около сотни блогов трейдеров и управляющих.
— Как Вы относитесь к бинарным опционам?
— Думаю, что к ним вполне применима фраза Уоррена Баффета о том, что деривативы — это оружие массового уничтожения.
— Что нужно сделать, чтобы повысить ликвидность опционов в России?
— Много раз обсуждали это с биржей. Самое главное, на мой взгляд, — это сделать нормальные даты экспираций, чтобы это была третья пятница каждого месяца, как во всем мире. Российское ноу-хау в виде 15‑го числа каждого месяца отвлекает. Надо технологии подтянуть. Turquoise (бывшая EDX. — Примечание FO) в десятки раз меньше, чем Московская биржа, а по технологичности это небо и земля. Нужно добавить FLEX-страйки. Оригинал статьи